В октябре 1941 года было моё первое отступление с крымских полевых аэродромов на Таманский полуостров - на кубанские аэродромы. Тогда я был рядом с боевыми товарищами из 507-го ближнебомбардировочного авиационного полка (ББАП), входящего в состав ВВС 51-ой Отдельной Крымской армии.
Шли жестокие бои. 507-й ББАП терял самолёты и экипажи. (Возможно, из-за суммы чисел номера полка или по другим причинам).
Войска нашей Отдельной армии под натиском немецкой 11-ой армии генерал – полковника фон Манштейна отступали к Керчи поспешно и неорганизованно, начиная с 26 октября. Направленный в Крым для помощи командованию Крымского фронта представитель Ставки Верховного Главнокомандования маршал Г.И. Кулик не смог организовать должную оборону полуострова. В результате 1 ноября нашими войсками был оставлен Симферополь, а моторизованные подразделения противника подходили к Феодосии.
Мы, три сержанта, опережая немцев по другой дороге, доехали до этого приморского города из Карасубазара на автомашине без задних скатов (покрышек), предварительно пройдя ночью 30 км от аэродрома Ново-Царицыно. Наше моральное и физическое состояние (для этого не нужны пояснения) были близки к красной черте. Однако, был боевой приказ: прибыть на аэродром «Семь колодизей», где нас должен был забрать самолёт Тб-3.
Но как туда добраться, если немцы выходили на пути-дороги раньше нас. У кого просить помощь или совета? Как выяснилось позже, это было уже невозможно,- партизаны нам не встречались, а воинские части и их комендатуры, видимо, уже занимали позиции на Ак-Монайском перешейке.
Всё же до Феодосии мы добрались раньше немцев. Город Феодосия, обустроенный известным художником - маринистом И.К. Айвазовским, по кривым, наклонным улицам спускался к тихому заливу Чёрного моря. Однообразные одноэтажные дома выглядели серыми и грязными. Окна, как правило, были закрыты ставнями. По мощёным булыжником улицам непрерывно двигались жители города. Они тащили, волокли, катили и перевозили на тачках и тележках мешки, ящики, бочки и другие упаковки, содержащие продукты и промтовары. Горожане выглядели озабоченными и не отвечали на наши многочисленные вопросы о реальной городской ситуации.
Военная обстановка и стихия наживы увлекла население, которое, заботясь о своём существовании, растаскивало по домам всё, что было в обширных портовых пакгаузах, складах и магазинах. Растаскивали без сутолоки, даже как-то организованно. На улицах валялись мешки с пшеницей, горохом, мукой, сахаром и крупами. По водосточным канавам текло вино из разбитых бочек. Всюду были следы разграбления и безразличия к судьбе приморского города. Каждый думал о себе и поступал как все. Ветра не было, звуки приглушались низкой облачностью. Зато запахи были устойчивыми и сопровождали нас вниз по улицам – к приморскому парку и порту. Пахло копчёной рыбой, вином, морем и соляркой от стоящих у причалов судов.
Мы решили попросить помощи у моряков, которые в порту загружали канонерские лодки продуктами со складов. К кораблям нас не допустили. Зато доходчиво объяснили, что все лётчики давно улетели на «большую землю»,- корабли без прикрытия, а мы - дезертиры, которых необходимо без промедления направить на передовую. После такого разъяснения наше настроение приблизилось к нулевой отметке, а сил хватило дойти только до железнодорожного вокзала.
Здесь была тишина: на путях не видно ни вагонов, ни паровозов, ни железнодорожников. Служащих железной дороги в вокзале также не было. Буфеты и ларьки закрыты. Запомнились остеклённые ларьки, витрины которых украшали банки крабов, бутылки шампанского, папиросные коробки и другая мелочь. Ко всему этому у нас интереса не было – мы были сытыми, но очень уставшими, не знали, что делать и как быть дальше. Мы сидели на удобной вокзальной скамейке, как вдруг, подошел железнодорожник и попросил прикурить. Он внимательно, и кажется с улыбкой, оглядел троицу подозрительных сержантов, и ни о чём не спрашивая, сказал: "После дозаправки водой последний паровоз пойдёт на Владиславовку. Меня зовите Пётр, а помощника - Василий. Поедите на углях в тендере, – немного подумав, добавил, - вам другого пути нет".
За водокачкой стоял, тихонько пофыркивая паром, большой настоящий паровоз серии «Серго Орджоникидзе» (СО 17). Пётр предложил быстрей занимать «плацкартные места» на мешках с углём в обширном тендере, а сам занялся подготовкой паровой машины к поездке по рельсам на Восток, дальше от немцев.
Не знаю как мои друзья, а я уткнулся в мешки с углём и моментально уснул, не обращая внимания на окружающие события, в том числе на немецких мотоциклистов, появившихся на улицах города, почти рядом с железной дорогой.
Немецкие мотоциклисты видели близко паровоз и море. Возможно, они решили, что паровоз из Крыма не сможет уехать, а ласковое море не должно ждать оккупантов. Мотоциклы переехали железнодорожные рельсы, и разгорячённые солдаты окунулись в прохладную воду.
Мы же, укрытые мешками и железной обшивкой тендера, успокоились, полностью доверились машинисту Петру. Поехали сначала вдоль моря, а затем на Север и Восток – к конкретной цели нашего ближайшего «драпа». Я крепко спал всю дорогу от Феодосии до «Семи колодизей» (нынче это «Ленино»),чувствуя особую заботу бригады необычного паровоза о трёх авиаторах.
Уже поздно вечером, измученные и грязные мы сидели в переполненной технической столовой аэродрома и знакомились со сложной военной обстановкой. Естественно, вспоминали загадочного и странного машиниста Петра, который, судя по своим поступкам, был не совсем обычным человеком – чрезвычайно сообразительным, заботливым и добрым. Его помощь оказалась для нас бесценной. Спасибо также Василию и хорошему паровозу!